Обнищавшая Британия стала жалеть о своем бегстве из Евросоюза 

Фото из открытых источников

Британский премьер Кир Стармер внезапно заявил, что «соглашение о Brexit... нанесло значительный ущерб нашей экономике». Более того, он требует «двигаться к более тесным отношениям с ЕС». По сути, перед нами радикальный поворот в британской политике. Почему он произошел и при чем здесь геополитика, США и украинский конфликт?

Когда британцам в 2016 году предлагали выйти из ЕС, им обещали «вернуть контроль» над границей и экономической политикой, заключить выгодные сделки с США и странами Содружества, снять «удавку брюссельской бюрократии» и направить сэкономленные миллиарды в систему здравоохранения. Девять лет спустя официальные цифры выглядят куда менее радужно. Офис бюджетной ответственности (OBR – агентство, подчиненное британскому казначейству) еще с 2016 года закладывает в свой прогноз: в долгосрочной перспективе Британия будет беднее примерно на 4% ВВП, чем если бы осталась в ЕС. Причина – падение торговли и замедление роста производительности из-за снижения иностранных инвестиций.

Новое исследование, наделавшее шуму осенью 2025-го, оценивает фактический ущерб уже сейчас в 6–8% ВВП на душу населения. По данным экономистов Стэнфорда, инвестиции британских компаний после референдума оказались на 12–18% ниже, чем в условной «альтернативной Британии без Брексита», занятость – ниже на 3–4%, производительность тоже просела.

Для рядового британца это не абстрактные проценты, а более слабый фунт и подорожание импорта, рост цен на продукты и товары из Европы из-за проверок, бумажной волокиты и новых требований, хронически вялый рост зарплат. Конечно, к проблемам приложили руку и ковид, и энергетический кризис 2022 года. Но даже на их фоне большинство аналитиков сходятся в одном: Брексит стал не ускорителем роста, и даже не соломинкой, а дополнительным «мешком с песком» на спине верблюда британской экономики.

Как изменились настроения британцев

В 2016 году Британия проголосовала за выход из ЕС с минимальным перевесом – 52% против 48%. Тогда это выглядело как почти равный раскол общества. Сейчас расклад другой. По данным регулярных опросов YouGov и проекта What UK Thinks, к лету 2025 года 56% британцев считают, что голосовать за выход было ошибкой, лишь около трети продолжают считать то решение правильным. 62% говорят, что Брексит оказался скорее провалом, чем успехом. Важная деталь: примерно каждый шестой из тех, кто сам голосовал за выход, теперь признает, что ошибся.

При этом речь не идет о том, что страна мечтает завтра «вернуться обратно» в Евросоюз. 53% респондентов теоретически поддержали бы возвращение в ЕС, но это не входит в список первоочередных задач. Гораздо более массово звучит запрос на «более тесные, но прагматичные отношения»: 66% британцев хотят более близкого сотрудничества с ЕС, и только 17% – еще большего отдаления.

Образно говоря, большинство уже считает Брексит ошибкой, но новый референдум воспринимает как лишний стресс. Люди хотят не символических битв за флаг, а исправления хозяйственных последствий – облегчения торговли, решения миграционных и оборонных вопросов.

Почему тема Брексита вернулась в центр британской политики

После досрочных выборов 2024 года лейбористы во главе с Киром Стармером пришли к власти с огромным большинством в парламенте. Казалось, тема Брексита на время уйдет в тень: обе крупные партии обещали «уважать результат референдума», не возвращаться в ЕС и спорили в основном о налогах и расходах.

Но уже к концу 2025-го ситуация изменилась. Экономика растет, но медленно, налоги высоки, реальные доходы под давлением. На этом фоне резко растет поддержка правопопулистской Партии реформ Найджела Фараджа, которая выступает за еще более жесткую, «настоящую» версию Брексита. По моделям политической консалтинговой компании Electoral Calculus, если бы голосование состоялось сейчас, Reform UK имела бы наибольшие шансы стать крупнейшей фракцией в парламенте.

Лейбористы стремительно теряют рейтинг: часть их избирателей уходит к «зеленым» и новой левой партии Your Party (созданной бывшими лейбористами Джереми Корбином и Зарой Султаной), часть – как ни парадоксально – к той же Партии реформ, а многие просто впадают в апатию. На этом фоне становится понятнее, зачем Кир Стармер решил говорить вслух то, о чем раньше предпочитал лишь намекать.

С правой стороны британской политики сегодня выстроилась почти единая линия. Партия реформ требует «доделать Брексит», еще сильнее отдалиться от ЕС, ужесточить миграционную политику и снять «лишнее» административное давление на экономику. Консерваторы под руководством Кеми Баденок тоже защищают Брексит и предлагают выйти еще и из Европейской конвенции по правам человека, чтобы «никто в Страсбурге нам не указывал».

На их фоне лейбористы просто не могут переиграть соперников в соревновании «кто громче любит Брексит». Любой шаг Стармера в сторону жесткой суверенистской риторики будет восприниматься как чужой, неискренний – и все равно избиратель, которому это важно, выберет оригинал, а не копию. Поэтому логичная стратегия для Стармера – зайти с другой стороны и обратиться к тем, кто Брекситом разочарован: признать, что «сделка получилась плохой»; показать связь между нынешними экономическими проблемами и разрывом с ЕС; предложить не «отмену Брексита», а его переформатирование в сторону более мягких, выгодных бизнесу условий.

Собственно, в недавней речи он так и сказал, что «испорченная сделка по Брекситу ощутимо повредила нашей экономике» и что Британии нужно «двигаться к более близким отношениям с ЕС и быть взрослыми, понимая, что это потребует уступок». Это не только экономический, но и предвыборный ход:

Стармер явно пытается стать голосом тех, кто испытывает Bregret – сожаление о Брексите и хочет не новой борьбы за референдум, а нормализации отношений с Европой.

Свобода действий у Стармера не такая уж большая. Он много раз публично обещал, что при нем Британия не будет возвращаться в ЕС, в единый рынок или таможенный союз. Нарушить это – значит, дать соперникам простое обвинение в «предательстве воли народа». Общество устало от бесконечной «европейской войны». Прежде всего людей волнуют цены, медицина, миграция. Сам Евросоюз не горит желанием снова открывать переговоры относительно фундаментальных договоренностей. В Брюсселе готовы дорабатывать технические соглашения по торговле, энергетике, обороне, но назад за британской членской карточкой никто не бежит.

Поэтому то, что реально может делать лейбористское правительство, – это ряд точечных шагов: готовящийся ветеринарно-санитарный договор, который снизит проверки продуктов питания на границе; сближение систем торговли выбросами CO2; соглашения по взаимному признанию профессиональных квалификаций, научное сотрудничество, программы обмена молодежью; попытка включиться в оборонные инициативы ЕС вроде фонда SAFE (пока с переменным успехом: недавние переговоры по SAFE как раз сорвались на деньгах и условиях участия).

Каждый такой шаг подается как чисто прагматичный: «мы ничего не сдаем Брюсселю, просто делаем жизнь бизнеса и граждан проще». Одновременно консерваторы и Reform обвиняют Стармера в «ползучем развороте назад к ЕС» и «предательстве Брексита» – эти обвинения уже звучат почти дословно в правой прессе.

Глубинный мотив: не только экономика, но и геополитика

Под всей этой тактикой лежит и более фундаментальный расчет британского истеблишмента. Когда Лондон только шел к Брекситу, в Вашингтоне сидели евроатлантисты-глобалисты. Британская элита мечтала о Global Britain: выйти из ЕС, но стать главным привилегированным партнером США, заключить масштабное торговое соглашение и опереться на особые отношения с Белым домом.

Реальность оказалась сложнее. Первая администрация Трампа, а затем и Белый дом демократов так и не заключили с Британией полноформатное торговое соглашение. Во второй срок Трампа внешняя политика официально описывается как America First и более изоляционистская по отношению к Европе. США требуют от европейцев большего вклада в оборону, давят тарифами и не скрывают готовности пересматривать прежние обязательства по НАТО. На этом фоне выгода от разрыва с ЕС в пользу особых отношений с Америкой стала гораздо менее очевидной.

К этому добавляется фактор конфликта на Украине. Инициатива «коалиции желающих» по поддержке Украины и попыткам влияния на условия возможного мирного соглашения формально возглавляется Лондоном и Парижем. К ним присоединился и Берлин. Совместные заявления регулярно подписывают президент Макрон, премьер Стармер и канцлер Мерц. США при Трампе занимают все более осторожную позицию, увязывая военную помощь и гарантии с мирным договором, что вызывает раздражение в европейских столицах.

Для Лондона это значит: если он хочет оставаться одним из центров европейской безопасности, ему приходится играть в команде с Парижем и Берлином, а не противопоставлять себя ЕС. Без нормальных рабочих отношений с Евросоюзом делать это куда сложнее – и в обороне, и в санкциях, и в участии в решении вопросов по Украине.

Отсюда и внешне парадоксальная картина: государство, юридически вышедшее из ЕС, шаг за шагом пытается вернуться «поближе к ядру» – через оборонные проекты, торговые соглашения, координацию по Украине. Ставка Стармера на критику Брексита и постепенное сближение с ЕС – и предвыборная тактика, и попытка переориентировать страну в новом геополитическом окружении.

Пока в Белом доме сидит Трамп с жестким America First, быть «мостом» между Вашингтоном и Европой становится невозможно: с американской стороны время от времени подрубают опоры этого моста. В этой ситуации для Лондона логично встать ближе к Парижу и Берлину, чтобы вместе формировать повестку и по Украине, и по торговле, и по энергетике.

Но в британском расчете всегда присутствует и условная «звездочка и сноска мелким шрифтом»: если в США к власти вернутся демократы с более привычной евроатлантической повесткой, охлаждение к Брюсселю вполне может повториться. Членом ЕС Британия вряд ли станет. А в случае изменения ситуации политические акценты вполне могут сместиться обратно к ставке на «особые отношения» с Америкой.

Источник