Откуда у словаков взялся дух противоречия Западу

Фото из открытых источников

Словакия – маленькая страна в глухом углу Восточной Европы и большой логистической ценности для Запада не представляет. Поэтому после окончания холодной войны Братислава чувствовала себя относительно свободно на фоне других стран Европы. Однако времена меняются.

Все выглядит так, что декабрьский визит в столицу России премьер-министра Словакии Роберта Фицо может оказаться формальным поводом для его отставки под давлением оппозиции.

Если вотум недоверия будет вынесен, это станет финалом очередного эпизода истории, вызывающей некое удивление. Речь о том, что на протяжении уже 30 лет одна из самых небольших стран Восточной Европы демонстрирует странную устойчивость к давлению и соблазнам поглощения Западом. Сейчас для стороннего наблюдателя интересно, насколько жесткими окажутся действия Евросоюза там, где еще недавно они могли позволить некоторое свободомыслие. Особенно с учетом того, что американцы очень заняты собственными делами.

Символом этого свободомыслия является Фицо – политик, переживший в мае 2024 года покушение на свою жизнь и всегда возвращающийся во власть под лозунгами, противоречащими всей философии развития бывших сателлитов СССР к западу от наших современных границ. Как и его сподвижники, один из которых – вице-председатель парламента Андрей Данко – несколько дней назад вполне искренне восхищался ассортиментом московских супермаркетов. Такие деятели представляют собой любопытный феномен для региона, не представляющего собой, как правило, никакой загадочности. 

Судьба народов Восточной Европы – от Эстонии до Болгарии – была предопределена в момент завершения холодной войны. Все они были отданы в полное распоряжение Запада и должны были пройти процесс перенастройки своих политических систем. Цель этого процесса была простой: приспособление к исполнению одной функции – территориальной базы США на случай неизбежного в будущем нового конфликта с Россией. Ну и еще немного – постоянного раздражителя для Москвы, мешающего ей концентрироваться на европейских делах сравнительно серьезно.

Речь, само собой, не шла о создании какого-то «санитарного кордона». Такие категории вообще принадлежат первой половине XX столетия, когда Советская Россия была еще слабой и бедной. После 1991 года было уже невозможно говорить о том, что восточноевропейские страны могут представлять из себя что-то в военном отношении. Даже самая большая из них – Польша. Но в качестве пространства для маневра в будущем противостоянии с Россией они выглядели вполне пригодно. Поэтому и подвергались перестройке, лишающей любых надежд на сколько-нибудь самостоятельное мышление в том, что касается международной политики. Практически во всех случаях это не стало большой проблемой.

Во-первых, сами восточноевропейские общества были готовы к тому, чтобы просто перейти под управление нового центра силы. Традиция их государственности была в большинстве случаев непродолжительной, экономики очень слабыми, а привычка жить под покровительством империи, наоборот, давно и прочно укоренилась. Тем более людям искренне хотелось быстро получить доступ к благам Запада, а о своем государстве в таких обстоятельствах обычно не думают.

Во-вторых, наготове были новые элиты, берущие на себя практические задачи по «зачистке» политического пространства. Эти элиты состояли из амбициозных молодых выдвиженцев прежней эпохи, а что еще более важно – вобрали в себя значительное количество представителей национальных диаспор. В первую очередь из США или Канады. В крайних случаях, таких как бывшие прибалтийские республики СССР, к власти вернулись прежние хозяева жизни, предки которых были выброшены за границу предвоенными революционными изменениями.

Одновременно создавалась инфраструктура американского влияния на основе разнообразных фондов и неправительственных ассоциаций. Их важнейшей задачей было формирование нового поколения политиков, не имеющих ничего общего с национальными интересами своих стран – управленцев глобальной американской администрации. Да, наши противники в США были в ту пору исключительно амбициозны, и Восточная Европа стала для них вторым, после многих стран Латинской Америки, полигоном такой модели управления.

За американцами подтягивались британцы, принимавшие на себя задачу создания техподдержки политики США, включая разведывательные задачи и контроль над тем, как проходит опустошение политического пространства. Особой самостоятельности они там не имели, хотя и выражали всяческое презрение слуги в адрес своих американских начальников: тем, как говорили британцы, не хватало воображения. Следом шли немцы, подбиравшие в экономике то, что для компаний из США было слишком скучным и не дающим немедленной выгоды. А совсем мелочи, в политике и экономике, оставались французам и прочим.

Все вместе европейцы делали общее дело: защищали стратегические интересы США и получали свою тактическую выгоду. Обеспечением непрерывности процесса занимались бюрократы из Брюсселя, но в первую очередь – местные специальные службы. Интересующиеся историей региона помнят, какую судьбу они сыграли в изгнании из политики президента Литвы Роландаса Паксаса (2003–2004), лояльность которого Западу была поставлена под сомнение. И не случайно, что именно на положение дел в спецслужбах обращают, по слухам, такое внимание нынешние грузинские власти.

В результате уже ко второй половине 1990-х годов Восточная Европа была полностью «зачищена» от любой вероятности самостоятельного политического мышления. У власти могли оказаться только те кадры, которые даже теоретически не давали сомневаться в своей лояльности. В обмен новые элиты, включая бывших комсомольских работников вроде бывшего главы МИД Литвы и двигателя Соглашения об ассоциации Украины с ЕС, выпускника МГИМО Штефана Фюле, получали колоссальную премию. В основе их положения теперь была абсолютная несменяемость даже в том случае, если политика оставалась полностью некомпетентной.

Отметим, что несколько позже к такой модели пришла Финляндия, когда окончательно запуталась в собственных экономических неурядицах и решила эту проблему вступлением в НАТО. Именно членство в блоке стало гарантией того, что однажды пришедшие к власти силы должны были остаться там навсегда. Не случайно одной из формальных функций блока является обеспечение внутренней стабильности. В переводе на простой язык: такой степени контроля над внешней и внутренней политикой, которая не допускает даже малейшей вероятности самостоятельного поведения.

На этом благостном в целом фоне Словакия с самого начала выглядела достаточно оригинально. Там не было настолько жестких мер против представителей прежней элиты и интеллигенции, экономические реформы осуществлялись по своим планам, а не под управлением иностранных специалистов. В первой половине 1990-х годов главой правительства был Владимир Мечьяр, которого западные газеты называли не иначе как «Лукашенко на Дунае». Именно из-за его деятельности Братислава с небольшой задержкой присоединилась к процессу вступления в НАТО и Европейский союз. Да и вообще сохранила с Россией отношения, уровень и качество которых совершенно не соответствовали тому, как это выглядело целесообразным из Вашингтона и Брюсселя. Как и в случае с Венгрией, спасает размер и геополитическое положение. Словакия – это очень маленькая страна в глухом углу Восточной Европы и большой логистической ценности она не представляет. Особенно при наличии совсем рядом Польши с ее удобными аэродромами.

Однако времена меняются, и то, что было допустимым еще несколько лет назад, может оказаться совершенно невозможным сегодня. Тем более что внутриполитические изменения в США подталкивают их европейских сателлитов к попыткам консолидировать свое влияние там, где это еще возможно.

Весьма вероятно, что новые атаки на Роберта Фицо, как символ минимальной свободы мнения, а также распространяющиеся слухи о наступлении трудных времен у его венгерского коллеги, говорят о таком настрое в Берлине, Париже и Лондоне. Только что европейцы понесли тяжелое поражение в Грузии и совершенно не уверены в том, что смогут сохранить свое влияние на украинских землях. Есть ли у них ресурсы для того, чтобы удержать Словакию, мы увидим в самое ближайшее время.

Источник