1916 для Польши: Да здравствует королевство!

Летом 1916 года блистательные победы Юго-Западного фронта генерала Брусилова поставили Австро-Венгрию на край пропасти. Немцам пришлось отказаться от попыток вырвать победу под Верденом и срочно спасать союзника. Но русским в конце концов удалось сделать не так много, чтобы возможность "вернуть" Польшу под скипетр Романовых превратилась из гипотетической в реальную. Армии Юго-Западного фронта продолжали проливать кровь, но Западный фронт просто встал, а на Северо-Западном дело ограничилось робкими перестрелками и рекогносцировками. 

И это несмотря на то, что большую часть резервов и вооружения получили именно эти фронты, а не войска Брусилова. Для польского вопроса время опять было не самым подходящим – тем более, что будирование его, по мнению российского министерства внутренних дел, могло "спровоцировать" немцев и австрийцев (1). Скорее всего, ещё когда перспектива затяжной войны казалась абсолютно нереальной, успех мобилизации, а затем – потеря значительной части польских земель привели к тому, что наиболее влиятельным представителям царской бюрократии польский вопрос просто "наскучил". И наскучил очень быстро. 

Уже в октябре-ноябре 1914 года министр юстиции, возглавлявший Госсовет И.Г.Щегловитов, к которому присоединились товарищ министра просвещения барон М.А.Таубе и министр внутренних дел Н.А.Маклаков, объявили "разрешение польского вопроса… несвоевременным и подлежащим обсуждению лишь по окончании войны" (2). И хотя это было мнение меньшинства Совета министров, именно к нему прислушался император Николай.

Снова позволим себе процитировать одного из тех, кому на тот момент в России принадлежало "почти" решающее слово. "Ни один из доводов… не убеждает меня в том, что время настало", — это пишет в мае 1916 года Николаю II председатель кабинета министров Б.В.Штюрмер. Современники свидетельствуют, что император ответил своему премьеру почти по-польски: "Да, ещче време не настало". И так далее, в том же духе, вплоть до февраля 1917 года. Но при этом в разговоре с французским послом Морисом Палеологом царь продолжает рисовать красивые проекты преобразования Европы, в которых "Познань и, быть может, часть Силезии будут необходимы для воссоздания Польши".

Нельзя не признать, что высшие круги России всё же стремились упредить возможные шаги Берлина и Вены по воссозданию Польши. С прогерманской ориентацией, разумеется. Но большинство представителей российской политической элиты по-прежнему весьма слабо разбирались в направленности польской политики Центральных держав. Между тем, и Гогенцоллернов, и особенно Габсбургов единая самостоятельная, независимая и потенциально сильная Польша пугала ничуть не меньше, чем Романовых. 

Германскому оккупационному командованию потребовалось целых полтора года, чтобы опубликовать несмелый акт о формировании сколько-нибудь правомочного органа власти. Но и этот Временный Государственный совет, в котором для внушительности портфель министра, точнее — начальника военной комиссии дали Ю.Пилсудскому, был сформирован только после провозглашения "Королевства" без короля. Впрочем, и в самой Польше только к зиме 1916-1917 гг наконец приобрели реальные очертания политические группировки, способные участвовать в этом органе власти. 

А ведь до войны населению Познанского герцогства больше, чем о генерал-губернаторстве (это ещё повторится в истории — четверть века спустя) мечтать не приходилось. Германо-польский проект, в случае удачного для Центральных держав исхода войны, мог обернуться тем, что именно Познань, а не Краков и не Варшава, стала бы базой для создания польского государства, которое войдёт в состав… Германской империи. Ну, конечно же — идея вполне в духе глобальной концепции создания "Mitteleurope".

Сейчас ни у кого не вызывает сомнений, что Вильгельм и Франц-Иосиф (точнее – его окружение, т.к. он уже был тяжело болен) выступили с "Воззванием" с единственной целью – устроить новые военные наборы. Но, как уже отмечалось, этому шагу предшествовали трудные переговоры. Торг между Берлином и Веной тянулся больше года, и только плохое самочувствие императора Франца-Иосифа заставила политиков Центральных держав стать сговорчивее. Но если в позиции Германии мало что изменилось, то в окружении умирающего венценосца, просидевшего на троне почти семь десятков лет, трезво рассудили, что так можно и совсем не поспеть к дележу польского пирога. В конце концов, никто уступать не захотел, но, во избежание непредсказуемых осложнений, ждать, когда на престол Габсбургов взойдёт юный Карла, не стали – пришлось "созидать" нечто половинчатое, точнее "ублюдочное" – лучше Ульянова-Ленина не скажешь (3). 

Поставить поляков под ружьё можно было только, пообещав им нечто более конкретное, чем два генерал-губернаторства и абстрактные свободы… после войны. Просто поражает умение убеждать, которое проявили прогермански настроенные польские магнаты. В беседах с царедворцами Шёнбрунна и Сан-Суси, с представителями немецкого генералитета они утверждали, что 800 тысяч польских добровольцев явятся на мобилизационные пункты, как только будет объявлено о воссоздании Польского королевства.

И пруссаки поверили. Но самое удивительное, что поверил такой прагматик, как немецкий генерал-квартирмейстер Эрих фон Людендорф – пусть не 800, и даже не 500, как у русских, но 360 тысяч добровольцев – приз, вполне достойный того, чтобы выступить с воззванием, скорее всего, ни к чему конкретному не обязывающим. Обращает на себя внимание весьма характерная немецкая точность и педантичность в прогнозе, подготовленном для Людендорфа сотрудниками оперативного отдела германского верховного командования.

Но ведь и Людендорф, и польская знать, имевшая с ним неоднократные беседы, неплохо представляли себе, что вести речь о сотнях тысяч польских штыков нельзя без легионов Пилсудского. Не случайно этого экс-бомбиста и экс-марксиста тут же пригласили в Люблин, к генерал-губернатору Куку, а уж в Варшаву, к другому генерал-губернатору Безелеру Пилсудский явился сам, фактически без приглашения. 

Бригадир быстро пронял, что главнокомандующим Польской армией ему не бывать – этот пост рассчитывал занять сам Безелер. Несмотря на это, пан Юзеф согласился "на сотрудничество в деле построения польской армии, без указания конкретных условий"(4). Пилсудский не выражал своего недовольства тем, что военное ведомство в Совете не удостоилось даже статуса Департамента и терпел необходимость работать в связке чуть ли не со всеми бывшими врагами. Он пока не говорил немцам жёсткого "нет", но сумел не сделать практически ничего для того, чтобы легионеры и добровольцы встали под немецкие или австрийские знамёна.

Теперь самое время ознакомиться с текстом воззвания, которое некоторые историки до сих пор готовы считать за реальный акт предоставления независимости Польше.

Прокламация германского генерал-губернатора в Варшаве Безелера, объявляющая населению воззвание двух императоров о создании Польского королевства от 4 ноября 1916 года.

"Жители Варшавского генерал-губернаторства! Его вел. германский император и его вел. император Австрии и апостол. Король Венгрии, в твердой уверенности в окончательной победе их оружия и руководимые желанием повести польские области, вырванные их храбрыми войсками ценою тяжёлых жертв из-под русского владычества, навстречу счастливому будущему, согласились образовать из этих областей самостоятельное государство с наследственной монархией и конституционным устройством. Более точное определение границ Польского королевства будет сделано в дальнейшем. Новое королевство в своей связи с обеими союзными державами найдёт те гарантии, в которых оно нуждается для свободного развития своих сил. В собственной его армии будут продолжать жить славные традиции польских войск прежних времён и воспоминание о храбрых польских соратниках в великую современную войну. Её организация, обучение и командование будут установлены по взаимному соглашению.

Союзные монархи крепко надеются на то, что желания государственного и национального развития Польского королевства будут отныне осуществлены при подобающем учитывании обще-политических отношений в Европе и благополучия их собственных земель и народов.

Великие же державы, являющиеся западными соседями Польского королевства, с радостью увидят, как на их восточной границе возникает и расцветает государство свободное, счастливое и радующееся своей национальной жизни" (5).

Воззвание было опубликовано в Варшаве 5 ноября 1916 г. В тот же день 5 ноября торжественная прокламация была обнародована и в Люблине за подписью Кука, генерал-губернатора австро-венгерской части оккупированной Польши. 

Сразу вслед за воззванием двух императоров от имени Франца-Иосифа довольно неожиданно оглашается специальный рескрипт, где речь идёт не о новой Польше, а прежде всего, о самостоятельном управлении Галиции.

Рескрипт императора Франца-Иосифа на имя министра-президента д-ра фон Кербера об образовании Польского королевства и самостоятельном управлении Галиции. 

"В соответствии с состоявшимися между мною и его вел. германским императором соглашениями, из польских областей, вырванных нашими храбрыми войсками из-под русского владычества, будет образовано самостоятельное государство с наследственной монархией и конституционным устройством. В связи с этим, сердечно растроганный, я думаю о многочисленных доказательствах преданности и верности, которые я получил за время моего правления от Галицийской земли, а также о тех больших и тяжелых жертвах, которые эта земля, подвергшаяся стремительному неприятельскому натиску, понесла во время настоящей войны в интересах победоносной защиты восточных границ империи… Поэтому волею моей является, чтобы в тот момент, когда новое государство возникнет, рука об руку с этим развитием предоставить также и Галицийской земле право самостоятельно устраивать дела своей земли вплоть до тех пределов, какие согласуются с ее принадлежностью к государственному целому и с процветанием этого последнего, а тем самым дать населению Галиции ручательство его национального и экономического развития…" (6)

Датирован рескрипт тем же 4 ноября 1916 г, но свет он увидел на день позже, официальная Вена лишь чуть запоздала в стремлении на всякий случай застолбить за собой "свою" польскую провинцию. Чтобы не досталась ни новому Королевству, ни уж тем более – пруссакам. Тогдашнюю философию австрийской бюрократии позднее чётко отразил в мемуарах глава МИДа двуединой монархии Оттокар Чернин: "Мы себя обсчитали уже при оккупации Польши, и германцы обратили в свою пользу большую часть польской территории. В боях они всегда и всюду были сильнейшими, а отсюда делали вывод, что при каждой новой удаче они имеют право на львиную долю" (7). 

Однако рескрипт внёс некоторую ясность в вопрос, где и как будет создаваться Королевство. Не оставалось никаких сомнений, что независимая Польша восстанавливалась только на русской части польских земель – не было и речи даже о включении в её состав Кракова, не говоря о Познани или, верх "польского гонора" – Данцига-Гданьска. Австрийцы при этом сразу убедились, что Германия придерживается "той точки зрения, что она имеет главные права на Польшу, и что самый простой выход из создавшегося положения заключался бы в очищении оккупированных нами областей" (8). В ответ, австрийское командование и венская дипломатия, что называется, встали насмерть, и в Люблин немцы смогли войти вместо венгров и чехов лишь много позже – когда австрийская армия стала окончательно разлагаться.

Австрия не решалась однозначно заявить претензии на "всю Польшу", а Венгрия и вовсе была против превращения дуализма в триализм, тем более при участии "ненадёжных поляков". Венгерский премьер предпочёл бы германо-польское решение вопроса с определёнными компенсациями – в Боснии и Герцеговине или даже в Румынии. Последнюю венгерская аристократия готова была в наказание за "предательство" (в Румынии на престоле был, между прочим, Гогенцоллерн) готова была "поглотить", причём без всяких компенсаций в адрес австрийской части империи. 

Германия относилась ко всему куда как проще – своей земли не отдадим ни пяди, а поляки могут рассчитывать на приращения на востоке. Тем более, что они здорово обижены русскими, а потом и австрийцами в "холмском вопросе". Напомним, до войны Россия законодательно урезала Царство Польское в восточной части Гродненской и Волынской губерний, польских, превратив их в "русскую" Холмскую, а австрийцы не подумали после оккупации "вернуть" полякам Холм. Кстати, и впоследствии – на переговорах в Брест-Литовске Холмщину полякам возвращать никто не захотел – ни немцы, ни австрийцы, ни красные делегаты во главе с Троцким, ни уж тем более, представители украинской Центральной Рады.

На фоне таких противоречий, остальные меры по части восстановления польской "государственности" были отложены на потом – можно подумать, что по примеру российской бюрократии. И даже то, что было не реализовано, а только лишь провозглашено, оккупационные власти сделали как-то наспех, без всякого учёта польских национальных традиций. Не было даже речи о созыве сейма, позднее некий не совсем понятный Регентский совет сколотили со ставкой на австрийских и немецких представителей. При этом в него и вошли откровенные консерваторы из тех, кто до войны однозначно заявлял о приверженности России – князь Здзислав Любомирский, граф Юзеф Островский и Варшавский архиепископ Александр Каковский. Похоже, только реальная угроза того, что революция из России перекинется и в Польшу, заставила их пойти на такое откровенное сотрудничество с "оккупантами". 

Всё остальное примерно в том же духе. Но поляки, разумеется, были не прочь извлечь из "освобождения" хоть какую-то выгоду, вместо сомнительной перспективы поставлять австро-германцам пушечное мясо. Потому-то военные силы их и работали слабо, что, в конце концов, и привело к знаменитому аресту Ю.Пилсудского, который оккупационные власти деликатно назвали интернированием. 

Источник